Ученик воина. Игра форов - Страница 80

Майлз задумался.

— Вот только кого? Можно Арда. Надо же найти ему какое-нибудь занятие, пока его корабль неисправен….

Она пожала плечами.

— Вроде бы он уже не такой разгильдяй, как раньше, — неуверенно заметил Майлз.

— Угу, — кивнула она, поднимая с пола опрокинутый компьютер и ища глазами, куда бы его пристроить. Однако в каюте имелся лишь один участок, не заваленный вещами или не покрытый толстым слоем пыли.

— Майлз, ты долго собираешься держать здесь гроб? — спросила Элен.

— Какая разница, где он находится? В морге холодно. А он не любил холода.

— Люди начнут думать, что ты свихнулся.

— Пусть думают, что хотят. Я дал ему слово: если с ним что-нибудь случится, я похороню его на Барраяре.

Она нервно повела плечами.

— К чему столько хлопот, чтобы исполнить обещание? Он ведь мертв, ему все равно.

— Но я-то жив, — спокойно возразил Майлз. — И мне не все равно.

Она заходила по каюте, спотыкаясь о разбросанные вещи. Упрямое лицо, кулаки сжаты.

— Уже десять дней я веду занятия по рукопашному бою. А ты не был ни на одной тренировке.

«Рассказать ей о кровавой рвоте? — подумал он. — Нет, не стоит — сразу же потащит в санчасть». А там, при более внимательном осмотре, обнаружится слишком многое: его истинный возраст, слабая костная структура — все, что он так тщательно скрывал…

— Баз работает в две смены, налаживая оборудование. Танг, Торн и Осон с ног сбились, обучая новобранцев. Но развал уже начался, все друг с другом грызутся. Майлз, если ты еще неделю просидишь в своей норе, флот дендарийских наемников придет точно в такое же состояние, как твоя каюта.

— Я знаю. Я же присутствую на офицерских совещаниях. То, что я молчу, еще не значит, что не слушаю.

— Почему же ты не слышишь, когда они требуют от тебя, как от своего лидера, окончательного решения?

— Ей-богу, им ни к чему мое лидерство, — сказал он, откидывая волосы со лба. — Баз ремонтирует, Ард командует, Торн, Танг и Осон скандалят с подчиненными, ты на тренировках поддерживаешь их физическую форму — все чем-то заняты, кроме меня… Вот ты твердишь мне все время: «Они говорят, они требуют!» А сама-то что думаешь?

— Какое это имеет значение?

— Но ведь ты пришла…

— Это они попросили меня прийти. Ты ведь больше никого к себе не пускаешь, или забыл? Они уже несколько дней не дают мне покоя. Вроде того, как христиане попросили Деву Марию стать посредницей между ними и Богом.

Отдаленное подобие прежней улыбки мелькнуло на его губах.

— Не Богом, а всего лишь сыном Божьим. Бог сейчас дома, на Барраяре.

— Хватит меня смешить, чертов зубоскал! — взмолилась она, закрывая лицо руками, чтобы не улыбнуться против воли.

Майлз взял ее за руку и усадил рядом с собой.

— А почему бы тебе не посмеяться? Разве ты не заслуживаешь хотя бы такой награды?

Она ответила не сразу, печально глядя на серебристый продолговатый контейнер в углу.

— Ты ни секунды не сомневался, что ее обвинения — правда? Ты сразу в них поверил?

— Я с ним общался намного больше тебя. Семнадцать лет, по сути дела, мы почти не разлучались.

— Да. — Она опустила взгляд на руки, зажатые между колен. — Я-то видела его только урывками. Он приезжал в Форкосиган-Сюрло раз в месяц, чтобы заплатить госпоже Хайсон, — и никогда не задерживался больше часа. Он всегда был в этой серебристо-коричневой ливрее; мне казалось, что он в ней метров трех ростом. В ночь накануне и после его приезда я не могла заснуть от волнения. Лето было раем — твоя мать забирала меня в ваш загородный дом, играть с тобой, и я могла видеть папочку целый день… — Ее голос сорвался, пальцы сжались в кулак. — И все это оказалось ложью. Фальшивое величие, под которым скрывался мешок с дерьмом.

— Ты знаешь, я думаю, он не лгал, — тихо сказал Майлз. — Он хотел забыть старую правду и создать на ее месте новую.

Она скрипнула зубами.

— Правда одна — я ублюдок, ребенок сумасшедшего насильника и матери-убийцы, которая ненавидит даже мою тень. Вряд ли я унаследовала от таких родителей только форму носа и глаз.

Вот он, самый главный, потаенный страх. Майлз вскочил, словно рыцарь, заприметивший вдали черного дракона.

— Нет! Они — это они, а ты — это ты. Ты сама по себе, и ты ни в чем не повинна.

— И это я слышу от тебя? В жизни не встречала большего лицемерия!

— Почему?

— Ведь ты — высшая точка в истории знаменитого рода. Цветок на родословном древе Форкосиганов…

— Чего-чего? — удивился Майлз. — Предел вырождения — вот что я такое. Не цветок, а чахлый сорняк, — он запнулся, пораженный тем, что она смотрит на него с не меньшим изумлением. — Да, поколения множатся. Мой дед тащил на плечах груз девяти предков, отец — десяти. Мне пришлось взвалить одиннадцать — и клянусь, моя ноша тяжелее всех предыдущих, вместе взятых. Так что не удивляйся, что этот груз не дал мне вырасти. Он так давит меня к земле, что скоро от меня совсем ничего не останется.

Майлз почувствовал, что говорит ерунду. Нет, хватит, надо о главном.

— Элен, я люблю тебя, я всегда тебя любил.

Она вскочила, как испуганный олень, но он, обняв, удержал ее.

— Погоди! Я люблю тебя. Не знаю, кем был на самом деле сержант, но и его я любил, и то, что осталось в тебе от него, я чту всем сердцем… Я не знаю, где правда, и не хочу этого знать… У нас будет ребенок. Ведь у твоего отца отлично получилось, разве не так? Я не могу жить без моих Ботари… Выходи за меня замуж!

Он совершенно выдохся и смущенно замолчал.