Ученик воина. Игра форов - Страница 79

— Господи… все всмятку!

Вдруг искра отчаянной надежды вспыхнула в душе Майлза.

— Криогенные камеры! — воскликнул он. — В каком они состоянии?

— После контратаки переполнены, сэр.

— По какому принципу вы отбирали, кого замораживать?

— В первую очередь — тех, чьи ранения не безнадежны. Вражеские солдаты — в последнюю очередь, если только они не представляют особого интереса для разведслужб.

— Как бы вы оценили это ранение?

— Из замороженных только двое более тяжелых.

— Кто эти двое?

— Люди капитана Танга. Прикажете освободить одну из камер?

Майлз взглянул на Элен, ища поддержки. И обнаружил, что она смотрит на тело, словно перед нею — совершенно незнакомый человек, который носил маску ее отца. Ее черные глаза были как две глубокие могилы — одна для Ботари, другая — для него самого.

— Он терпеть не мог холода, — после долгой паузы проговорил Майлз. — Пожалуй, будет лучше, если вы выделите один из контейнеров для хранения трупов.

— Слушаюсь, сэр, — ответила врач и покинула каюту.

Растерянный Мэйхью подошел поближе.

— Какая жалость, милорд. А ведь я уже стал к нему привыкать. Как странно…

— Да… Спасибо. Можете идти. — Майлз посмотрел на эскобарианку и почти шепотом добавил: — И вы тоже.

Элен Ботари заметалась между мертвым и живой, словно зверек, посаженный в тесную клетку.

— Мама?..

— Держись от меня подальше, — процедила женщина. — Как можно дальше, слышишь?

Ее взгляд был подобен пощечине. Круто развернувшись, она быстро вышла.

— Элен, — осторожно проговорил Ард, — может быть, вам лучше присесть? Я сейчас принесу воды или еще чего-нибудь. Пойдемте. Вот так. Вот и ладно.

Она безропотно позволила себя увести, лишь один раз оглянувшись через плечо. И Майлз остался наедине с мертвым телом своего самого верного слуги. Ему стало страшно — даже не страшно, а скорее непривычно. Бояться — это всегда было уделом сержанта. Бояться за него.

Он осторожно коснулся лица Ботари.

— Что мне теперь делать, сержант?

Глава 16

Три дня он жаждал одного — заплакать. Слезы пришли внезапно, ночью. Несколько часов он лежал, содрогаясь от безостановочных, неудержимых рыданий. Майлз надеялся, что это принесет ему облегчение, избавление от ужаса — но и в последующие ночи повторялась все та же многочасовая истерика, отнимавшая последние силы. Желудок болел не переставая, особенно после еды, так что он почти перестал притрагиваться к пище. Его и без того заостренные черты стали еще острее.

Дни слились в сплошной серый туман. Временами оттуда выныривали лица подчиненных — знакомые и незнакомые, требующие каких-то указаний, на что получали один и тот же ответ: «Поступайте по своему усмотрению». Элен вовсе перестала с ним разговаривать. Он же с тревогой следил за ней, подозревая, что девушка находит утешение в объятиях База, и страдая от ревности.

После очередного совещания, как обычно, не принесшего никаких результатов, к Майлзу подошел Ард. Майлз восседал на своем месте во главе стола, внимательно изучая собственные ладони; офицеры неспешно расходились, перебрасываясь какими-то бессмысленными репликами.

— Я, конечно, не много понимаю в офицерской службе, — шепнул Ард, — но зато знаю наверняка, что нечего и думать вырваться из окружения с войском в двести человек на хромых клячах вместо кораблей и с командиром, который, как вы, то и дело впадает в оцепенение.

— Ты прав, — холодно заметил Майлз. — Прав насчет того, что не знаешь службы.

Он вскочил с кресла и удалился с подчеркнуто неприступным видом, хотя в глубине души был глубоко уязвлен справедливыми словами пилота.

Он успел ввалиться в каюту как раз вовремя — начался приступ кровавой рвоты, уже четвертый за прошедшую неделю и второй после гибели Ботари. Когда мучения закончились, Майлз подумал: «Пора начинать приводить все в порядок, хватит…» Он рухнул на койку и пролежал без движения шесть часов подряд.

Начался процесс одевания. Правду говорили те, кто провел долгое время в космической изоляции: либо ты поддерживаешь себя и все вокруг на достойном уровне, либо все летит к чертям. За три часа, прошедшие после пробуждения, Майлз совершил такой важный акт, как надевание брюк. Последующий час ему предстояло посвятить натягиванию носков либо бритью — смотря по тому, что легче. Идиотский, прямо-таки мазохистский обычай у них, у барраярцев, — бриться каждый день. Нет чтобы последовать примеру цивилизованных жителей Беты — те раз и навсегда удаляют на лице корни волос. Пожалуй, лучше все-таки взяться за носки…

Кто-то позвонил в дверь, но он никак не реагировал на зуммер. Тогда включилась внутренняя связь и раздался голос Элен:

— Майлз, это я, открой.

Он сел так резко, что потемнело в глазах:

— Входи!

Повинуясь ключевому слову, сенсорный замок разблокировал дверь.

Лавируя между кучами тряпья, пустыми продуктовыми упаковками, полуразобранным оборудованием и оружием, Элен добралась наконец до кровати и остановилась, оглядывая комнату и брезгливо морща нос.

— Вот что, — сказала она наконец, — если ты не собираешься ликвидировать эту свалку самостоятельно, возьми хотя бы денщика.

Майлз осмотрелся.

— М-да, над этим стоит подумать. А ведь я привык считать себя очень аккуратным человеком. Все всегда поддерживалось в порядке само собой. Ты не будешь в обиде?

— В обиде на что?

— Если я найму денщика.

— Какая мне разница?