Ученик воина. Игра форов - Страница 107

107

По окончании двухдневного заседания Совет единогласно вынес оправдательный приговор. Сам Грегор во время голосования перешел в правую половину зала вместо обычного для императора центра, где по традиции оставались воздержавшиеся. Даже старые политические противники Форкосигана последовали за императором, хотя сделали это с таким видом, словно идут против совести.

Граф Форхалас оказался единственным воздержавшимся. Теперь можно было не сомневаться, что он не связан с Фордрозой — иначе попытался бы замести следы.

— Вот упрямый старый хрен, — с уважением пробормотал премьер-министр, еле успевая раскланиваться в ответ на сыпавшиеся со всех сторон поздравления. — С его убеждениями я вряд ли соглашусь, но его убежденности можно позавидовать.

Майлз молча наслаждался своим триумфом. По крайней мере Элен теперь ничто не угрожает.

Но был ли он счастлив?

Заросли дикого винограда, взбирающиеся по берегам озера неподалеку от Форкосиган-Сюрло, уже подернулись светлой зеленью. Теплый ветерок поднимал легкую рябь, и она рассыпалась по воде сверкающими блестками… Майлз где-то читал, что у некоторых народов существует обычай класть серебряные монеты на глаза усопших. Он представил, как солнечные блики монетками опускаются на дно озера, серебряный слой растет, растет и вот на поверхности возникает серебряный остров…

Весна только началась, и почва в глубине не успела как следует оттаять. Майлз выбросил из ямы еще одну лопату промерзшей земли. Он копал с утра и теперь чуть не падал от усталости.

— Смотри, у тебя все руки в крови, — сказала ему мать. — Ты мог бы сделать то же самое за пять секунд с помощью плазменного пистолета.

— Кровь смывает грехи, — ответил он. — Так говорил сержант.

— Да…

Мать больше не проронила ни слова. Подошла к дереву, села, опершись спиной о толстый ствол и залюбовалась озером. Бетанское воспитание, подумал Майлз. Часами может не отрываясь смотреть на открытые, вольные пространства…

Ну вот и готово. Отец подал ему руку, помогая выбраться из ямы. Майлз нажал кнопку на гравитационной панели, и гроб медленно опустился к месту вечного успокоения Ботари. Сержанту всегда приходилось терпеливо дожидаться, пока Майлз закончит свою работу, и сегодня он ждал снова — в последний раз.

Засыпать могилу оказалось несравненно более легким и быстрым делом, чем вырыть. Надгробье, заказанное отцом, было еще не готово. Да это и неудивительно — ручная работа, как и все надгробья фамильного кладбища Форкосиганов. Здесь же, неподалеку, лежит прах его деда — рядом с бабушкиным. Бабушку по отцовской линии Майлз никогда не видел — она погибла во время гражданской войны.

Он поставил неглубокий бронзовый сосуд в ногах могилы; внутри лежали сухие веточки горного можжевельника и прядь его волос. Потом достал из кармана тот самый цветной шарф, бережно развернул его и положил в сосуд упругий черный локон. Мать добавила пучок жестких седых волос с головы графа Форкосигана и медно-рыжую прядь — от себя. Родители отошли в сторону и, взявшись за руки, безмолвно глядели на свежий земляной холмик.

Майлз, подумав, положил шарф в жертвенную чашу.

— Боюсь, из меня получилась никудышная сваха — не такая, как ты мечтал, — виновато прошептал он. — Но Бога ради не думай, что я хотел посмеяться над тобой. Баз ведь действительно любит ее, и он позаботится о ней… Легко давать слово, но гораздо труднее его сдержать. И все же… — он бросил в сосуд несколько кусочков ароматической коры, — тебе будет тепло здесь лежать. Ты будешь слышать плеск волн, будешь видеть, как волнуется наше озеро… Снова придет зима, а за ней опять наступит весна… Никаких войск, никаких парадов — тишина и покой. Здесь даже в безлунную ночь не бывает темно. В таком месте Бог обязан тебя заметить. И на тебя, старый верный пес, хватит его милости.

Он зажег жертвенник.

— Прошу тебя — когда эта чаша переполнится, дай и мне испить из нее глоток.

Эпилог

Учения по аварийной стыковке начались глубокой ночью. «Все правильно, я и сам назначил бы на это время», — подумал Майлз. Вместе с другими курсантами он бежал по коридорам орбитальной станции. Завтра утром для их группы заканчивался четырехнедельный кошмар тренировок в условиях невесомости. Но сладкие мечты об увольнительной на планету, составлявшие прошлой ночью основную тему разговоров в офицерском кубрике, были не для него…

Он примчался к своему рабочему месту одновременно с инструктором и еще одним курсантом. Лицо инструктора напоминало бесстрастную маску. Зато курсант Костолиц с оскорбительным любопытством оглядел его с головы до ног.

— Все еще таскаешь с собой эту допотопную свинорезку? — Он кивнул на кинжал, висевший у Майлза на поясе.

— У меня есть разрешение, — спокойно ответил Майлз.

— Может, и спишь с ним?

Майлз вежливо улыбнулся:

— И сплю.

С этим парнем у него по-прежнему были сложности. Майлз изучил историю Барраяра и знал, что классовая неприязнь процветала среди офицеров имперской армии: иногда в явной форме, как в случае с Костолицем, иногда — завуалированно. Следовало не просто решить эту проблему, но научиться решать ее творчески, если он хочет, чтобы будущие подчиненные служили ему как должно.

Временами ему начинало казаться, что он видит душу Костолица насквозь, как на экране диагностического аппарата — со всеми ее комплексами, недугами и язвами затаенных обид. Терпение, убеждал себя Майлз, только терпение. Клиническая картина ясна, и как только подвернется возможность, мы займемся терапией. А пока будем наблюдать и набираться опыта.

107